Павел Мейендорф
Часть вторая*
Каковы же будут наши дальнейшие шаги? Принимая во внимание нашу теперешнюю ситуацию, приходят на ум три области, вызывающие беспокойство, области, которым мы, православные, уделяли мало внимания в современную эпоху, но о которых, я уверен, мы услышим гораздо больше в ближайшие годы.
Литургия есть дело всего народа Божьего (laos tou theou), а не обязанностью клерикальной касты, как это было и в античных культах и в иудейской древности. В Новом завете понятие «священство» употребляется в двух смыслах. Во-первых, Христос предстает как единственный Первосвященник, это главная тема Послания к евреям. Именно Христос ходатайствует за нас перед престолом Отца, вознося жертву единожды за всех. Этим актом священство Ветхого Завета завершено или, вернее, в совершенстве исполнено в лице Христа, пребывающего нашим первосвященником вовеки. Во-вторых, Новый завет распространяет понятие священства на всех христиан: «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел» (1 Пет 2, 9). Это есть распространение священства Самого Христа, поскольку Церковь есть ни что иное, как Тело Христово, которому вверено исполнение в мiре священнического служения Самого Христа. При крещении человек «облекается во Христа» (Гал. 3, 27), становится членом Тела Христова, а, следовательно, и участником Христова священства. Знаменательно, что термин «священник» (hiereus) в Новом завете никогда не применяется ни по отношению к епископу (episkopos=блюститель), ни пресвитеру (presbyteros=старейшина)001.
Таким образом, в совершении литургии функция священника осуществляется всей общиной, в силу крещения ее членов. Функция же рукоположенного клира — председательствовать в общине священников, объединять их священническую молитву. Вот почему в литургических молитвах первое лицо всегда стоит во множественном числе. Нигде это не является столь явным, как в самом центре анафоры св. Иоанна Златоуста:
Пресвитер: Воспоминая же эту спасительную заповедь и все, ради нас бывшее: крест, гроб, тридневное воскресение, на небеса восхождение, одесную сидение и второе и славное пришествие,
Твое из Твоего Тебе принося всегда и везде,
Народ: Тебя восхваляем, Тебя благословляем, Тебя благодарим, Господи, и молимся Тебе, Боже наш.
Все это — одно предложение, в котором единственные активные глаголы — это глаголы, которые выражают действие всего собрания и поются им: Тебя восхваляем, Тебя благословляем, Тебя благодарим, Господи, и молимся Тебе, Боже наш. Это — молитва жертвоприношения, здесь мы приносим нашу жертву хвалы. В то время как в языческой или иудейской практике только священник приносит жертву, здесь это, очевидно, совершается всем собранием, всем священническим народом.
Тем не менее, то, как мы служим литургию, часто затемняет этот факт, и мало кто из мiрян даже знает, что анафора — это их молитва. Действительно, уже в течение многих веков мiряне не могут даже слышать слова евхаристической молитвы, которая произносится про себя священником, стоящим за закрытыми вратами алтаря. И, в еще более недавнее время, даже ответные реплики народа были отобраны у него хорами, которые часто стоят не вместе с общиной, а в удалении от нее, на хорах. Таким образом, мiряне становятся зрителями, наблюдающими за представлением, разыгрываемым клириками и хором. Как часто мы говорим, что это епископ/священник служит литургию: понимаем ли мы, что мы в действительности говорим? Введение же православными в Америке скамей в церквах делает их похожими на театры и еще более усиливает у мiрян чувство, что они — пассивная публика, пришедшая на спектакль. Понимание литургии как зрелища еще более вдохновляется многочисленными символическими толкованиями литургии, подчеркивающими, что литургия — это наглядное представление жизни Христа. О. Александр Шмеман осуждал символизм такого рода, но он и по сей день общераспространен в популярной литературе о Евхаристии. Все эти изменения привели к тому, что роль мiрян в богослужении свелась к минимуму, они превратились в пассивных зрителей. И поскольку мiряне не вовлечены в богослужение, оно оказывает очень слабое преображающее действие на их жизнь.
Поэтому первое, что необходимо сделать — это предпринять сознательные усилия к тому, чтобы вернуть мiрянам свойственную им роль. Некоторые шаги уже были сделаны, по крайней мере, в некоторых общинах. Наиболее распространено частое причастие, постепенно получает поддержку чтение евхаристической молитвы вслух. Но многое еще остается сделать.
Необходимо широкое обсуждение среди наших иерархов, приходского духовенства и мiрян их соответствующих ролей в совершении литургии и в церковной жизни. Клерикализм, который широко распространен, должен быть преодолен; богослужение — это всегда соборный акт: ни один священник не может служить литургию в одиночестве; он всегда возглавляет общину, которая сама должна отвечать и выражать свое одобрение. И молитвы, читаемые священником, это тоже не его собственные молитвы, а молитвы всего собрания. Нужно найти пути более активного вовлечения мiрян в богослужение: почему, например, необходимо, чтобы именно хор пел «Аминь» или «Господи, помилуй»? Нельзя ли, по крайней мере, какую-то часть службы петь всем собранием? Антифонное пение псалмов с пением припевов народом также может быть легко восстановлено без изменения структуры наших служб. В этой связи особенно важно знание истории богослужения, поскольку она позволяет нам увидеть, насколько мы обнищали в литургическом плане, но также и предлагает разнообразные модели, могущие оказаться полезными в нашей теперешней ситуации.
Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе (1 Фес 5, 16—18).
Христианство вышло из иудейской традиции, которая знала дисциплину ежедневной молитвы. Благочестивые иудеи, а Иисус, можно сказать, безусловно, был из их числа, молились, по крайней мере, два или три раза в день. Дидахе, самый ранний «церковный устав», датируемый приблизительно 125 г., учит христиан повторять молитву Господню трижды в течение дня. К концу второго века устанавливается уже, в общем, и время молитвы, — как правило, утром, в полдень, вечером и в полночь. Сначала каждый христианин молился у себя дома частным порядком, а, начиная с IV в., с развитием монастырского и храмового богослужения, ежедневная молитва стала общественной. В течение веков церковь поддерживала эту практику ежедневной молитвы во множестве различных направлений, приспосабливая молитву к потребностям каждой эпохи002. Очевидно, что христианская жизнь не начиналась, и не заканчивалось посещением Евхаристии воскресным утром.
Возможно, важнейшей потерей в процессе трансплантации Православия на Американский континент была именно традиция ежедневной молитвы. Не только будничные службы, но даже субботняя вечерня и воскресная утреня003 находятся на грани исчезновения. Можно перечислять бесконечные причины этого: возрастающая секуляризация; тот факт, что прихожане проживают далеко от своей приходской церкви; отсутствие монашества, которое всегда сохраняло и поддерживало идеал непрестанной молитвы; подражание западным протестантским моделям богослужения; конкуренция со стороны телевизора и других форм развлечений... Каковы бы ни были причины, результат, в самом деле, внушает беспокойство. Мы не только отказываемся от молитвенной дисциплины, которая всегда была центральной в христианской жизни, но и теряем богатое гимнографическое наследие, которое воспитывало и формировало безчисленные поколения христиан.
Ясно, что Православие не может продолжать существовать как исключительно воскресная церковь. Мы должны заново обрести практику ежедневной молитвы, как личной, так и литургической. Быть членом Церкви — значит иметь живые и постоянные отношения с Богом и членами Тела Христова, Церковью. Это не то отношение, которое можно включать и выключать раз в неделю.
Сегодня церковь стоит на распутье, также, во многом, как и в апостольские времена, и в эпоху Константина. Тогда церковь отвечала на вопросы, исходящие изнутри и извне, творческими решениями. Нигде это не является столь очевидным, как в литургической области. Ранняя церковь создала несколько литургических традиций, свободно и творчески привлекая иудейские и языческие источники. Мы можем ясно увидеть это в развитии практики ежедневной молитвы. В четвертом веке, в ответ на совершенно другие условия и сильно расширившиеся возможности, церковь разработала как «соборный» чин, предназначенный для городских соборов и приходов, так и более сдержанный «монашеский» чин — для монастырей. В последующие века эти традиции подверглись большому числу радикальных реформ — всякий раз, когда этого требовали новые условия. Наша современная практика ежедневной молитвы — вечерни и утрени — большей частью восходит к Афону XIV века, монашеской традиции, постепенно вытеснившей «соборный» чин. Но эта монашеская практика, можем мы с уверенностью сказать, уже не отвечает потребностям нашего времени, о чем ясно свидетельствуют наши пустые субботним вечером церкви. Эта традиция развилась в сельском, аграрном обществе; мы же живем в городском (или пригородном) индустриальном обществе. Мы живем далеко от церкви. Мы, или, по крайней мере, самые благополучные среди нас, живем в нуклеарных (малых) семьях**, причем мало кто из наших соседей разделяет нашу веру. Все эти факторы препятствуют или делают невозможным для нас просто исполнять ту традицию ежедневной молитвы, которую мы унаследовали.
Не должны ли мы, по крайней мере, начать обсуждение того, что мы можем сделать для восстановления этого важнейшего аспекта христианской жизни? Как нам возродить нашу традиционную практику регулярной, частой молитвы — как общей, так и личной, в наших домах? Как нам вновь обрести то богатое гимнографическое наследие, от которого мы фактически отказались? Предание церкви дает нам немало примеров: большое разнообразие в выборе времени для молитвы, типа богослужения, как личного, так и общинного. Основываясь на этом богатом наследии, мы нуждаемся в том, чтобы развить формы молитвенного материала, которые могут быть использованы и отдельными верующими, и семьями, и малыми группами, а также и нашими приходами004. Но, прежде всего мы, безусловно, нуждаемся в перестройке нас самих и нашего народа, в осознании того, что христианство — это путь жизни, а не просто исполнение воскресного «религиозного долга».
Чтение Писания и проповедь всегда составляли неотъемлемую часть христианского богослужения — так же, как это было в синагоге. Действительно, само писание Нового Завета создавалось в контексте литургической общины. Именно в литургическом собрании Писание возвещалось, передавалось и толковалось, как мы можем это видеть уже в описании Иустина Мученика, относящемся к середине II-го века:
«В так называемый день Солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам и селам; и читаются, сколько позволяет время, сказания апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, председатель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы»005.
Вряд ли является случайностью то, что значительное большинство ранних святоотеческих писаний составляют именно комментарии на Писание, проповеди, сказанные в литургическом собрании.
Впоследствии многие из этих комментариев стали источниками для целых поколений гимнографов в Сирии, Палестине и Константинополе. Такие утонченные гимны, как кондаки Романа Сладкопевца или каноны Иоанна Дамаскина или Андрея Критского, буквально дышат Писанием в каждой строчке. Молитвы также насыщены библейским языком и образностью: в анафоре св. Василия Великого, например, вводная часть, до Sanctus`а*** содержит не менее сорока четырех библейских цитат! Таким образом, чтение Писания, проповедь, пение псалмов и церковная молитва в совокупности служили тому, чтобы дать верным устное библейское образование, всегда пребывающее внутри церковного контекста. Ведь чтение Писания частным образом, хотя оно всегда желательно и полезно, никогда не способно заменить этот церковный, литургический контекст.
По правде говоря, в современном Православии библейская грамотность едва ли не совсем исчезла. Наша единственная встреча с Писанием происходит через небольшие выбранные отрывки из посланий апостолов и евангелий, читаемые по воскресеньям, и через проповедь (если, конечно, проповедь имеет хоть какое-то отношение к чтениям данного дня, что далеко не всегда так). Значительная часть гимнографии стала de facto недоступной, прежде всего потому, что воскресная Евхаристия, единственная служба, все еще посещаемая большинством верных, почти не содержит изменяемых песнопений. Но даже когда верные все-таки присутствуют на вечерне или утрене, песнопения исполняются на таком языке и в таком музыкальном стиле, что это делает их практически невоспринимаемыми. Что же касается предстоятельских молитв, в особенности анафоры, то в большей части православных приходов они до сих пор читаются про себя.
То, что у нас осталось, это по большей части чтения из Апостола и Евангелия воскресным утром. Эти два коротких отрывка теперь фактически должны нести на себе груз передачи всего нашего библейского наследия. Ветхозаветные чтения, когда-то бывшие неотъемлемой частью литургии слова, давно исчезли006. И выбранные отрывки из Нового завета — апостольских посланий и евангелий — неизбежно ограничены в своих возможностях. Евангельские чтения обычно сосредоточены на знамениях Царства, часто на исцелениях или на других чудесах. Это, бесспорно, подходит для воскресенья, «восьмого дня», который сам является предвкушением Царства, однако вследствие этого ключевые тексты, такие как Нагорная проповедь или красноречивая глава о любви апостола Павла (1 Кор., 13), не читаются ни в одно из воскресений, в то время как некоторые отрывки, как, например, рассказ об исцелении герасинского бесноватого, повторяются по нескольку раз! Образ Христа, возникающий на основе нашего воскресного лекционария — это образ скорее чудотворца, волшебника, чем учителя. И в результате пастыри в проповеди высказывают свои мысли лишь о свиньях, бросающихся в бездну.
Верующим должен быть обеспечен доступ к Писанию. Библия должна читаться в церкви, и обязательно должна быть проповедь, основывающаяся на прочитанном. Недостаточно просто раздать копии воскресного чтения всем прихожанам и сказать, чтобы они прочли их дома. Изучение Библии тоже недостаточно. Чтобы понять Писание, надо обладать «разумом Церкви», а это достигается только в церковном, литургическом контексте. Частные интерпретации для православных всегда недостаточны.
Чтобы снова дать Библии жизнь в нашем богослужении, мы должны начать расширение нашего воскресного лекционария, по крайней мере, в период между Пятидесятницей и седмицами, подготовительными к Великому посту. Византийский лекционарий, который сейчас используется в нашей церкви, распределяет чтения на все дни недели, в результате чего чтения, назначенные на дни с понедельника по субботу, никто не слышит, поскольку Евхаристия служится ежедневно только в монастырях. Таким образом, нужно принять какие-то меры, чтобы Писание читалось последовательно по воскресеньям, что, возможно, приведет к созданию двух- или трехлетнего лекционария. Это позволит читать целые книги по порядку и даст возможность проповедникам рассматривать библейские книги в полноте, как мы встречаем это в комментариях Иоанна Златоуста и других великих проповедников. У верных появится прекрасная возможность услышать Писание в гораздо большем объеме, а у пастырей — более богатый источник материала для проповедей.
Во-вторых, мы должны, по крайней мере, рассмотреть вопрос о восстановлении в богослужении ветхозаветных чтений. В настоящее время только несколько избранных стихов из псалмов все еще продолжают использоваться в Евхаристии. Немногие оставшиеся чтения ограничены вечернями под большие праздники и памяти святых. В течение полутора тысячелетий церковь постепенно ограничила использование Ветхого завета в богослужении, за исключением Псалтири. Хотя церковь никогда не разделяла полный отказ от Ветхого завета, как это было у гностиков, она никогда не чувствовала себя в отношении него спокойной. В результате отрывки из Писания были сначала дополнены, а позже просто заменены гимнографическим материалом, — как это произошло, например, с каноном утрени007. Эта новая гимнография базировалась, иногда весьма вольно, на материале Писания, но истолкованном в христианском смысле с помощью аллегории или типологии. Ветхозаветные чтения исчезли из Евхаристии где-то в районе VII века008. Вследствие этих изменений Ветхий завет с трудом воспринимается в сознании большинства верующих как Священное писание, если только не совсем абстрактно. Нельзя ли было бы включить в литургию, непосредственно перед прокимном, по крайней мере, избранные места из Пятикнижия, Пророков и книг Премудрости?
Кризис, о котором писал тридцать лет назад о. Александр Шмеман, только углубился. Каноническая проблема не была разрешена. Духовная проблема стоит как никогда остро. Безусловно, остается и литургическая проблема, несмотря на множество изменений в этой области, произошедших в последние десятилетия. И, тем не менее, та задача, которая стоит перед церковью сегодня, не отличается от той, которая стояла 2000 лет назад в Палестине, или 200 лет назад на Аляске: первейшая задача Церкви, как и всегда, заключается в том, чтобы поставить человека лицом к лицу с Самим Христом, восстановить общение между Богом и человеком. Все, что делает Церковь, со всеми своими структурами, программами и мероприятиями, ценно не само по себе, но должно направляться к этой цели и оцениваться исходя из эффективности, с которой она достигается. Это особенно относится к церковному богослужению, потому что богослужение, и Евхаристия в особенности, это преимущественное место встречи Бога и человека. Для большинства верующих воскресная литургия — это их единственная встреча с церковью. И это предполагает постоянную переоценку, также как и чуткость к тому обществу, в котором церковь призвана совершать свое служение. Это предполагает также открытость к изменениям,— и в этом отношении византийская литургия претерпела больше изменений и была более способной к адаптации, чем любая другая литургическая традиция.
Мы можем просто ничего не делать и жаловаться, что мы теряем свои «традиции». Или, оглядываясь на заре XXI века на нашу двухсотлетнюю историю на этом континенте, мы можем возвести «ум к отцам» и ответить, с верой и творчески, на те задачи, которые ставит перед нами новая эра.
Перевод И. Волковой и С. Зайденберга